Меч Господа нашего-3 [СИ] - Александр Афанасьев

— На связи — ответил Башлыков

— Вы что, о…ли? — в трубке раздался резкий фальцет Онищенко.

— Ты о чем?

— Ты где?

— Я? Около бизнес — центра, на стоянке. Пешком дойдешь.

— Жди. Я буду.

Башлыков нажал на кнопку отбоя и начал ждать, пока его арестуют…

Онищенко ввалился в машину как медведь, несмотря на его скромные размеры — именно так, едва не оторвав дверь, тяжело плюхнувшись на сидение. На носу у него — была пластиковая накладка, лицо заклеено пластырем — но было видно и так.

Неслабо я ему врезал…

— Вы совсем о…ли?

— Ты о чем?

Онищенко — это было видно! — хотел его ударить, но не посмел… битый. И в машине не размахнешься.

— Я о том, что произошло в Октябрьском. Ты знаешь, что ночью два отделения сожгли? И это только начало!

— А что произошло в Октябрьском?

— Ладно… — зловеще сказал Онищенко — сам напросился…

Башлыков не увидел никакого знака — но тут боковое стекло машины с его стороны будто взорвалось. Рука в черной перчатке рванула дверь, потащила его из машины…

— Из машины! На землю!

Кто-то врезал ему по почкам, хорошо так врезал, аж дыхание перехватило. Спецназ УФСБ республики Башкортостан привык работать против ваххабитов и салафитов из Хизб ут-Тахрир и с этим… подозрительным типом не церемонился. Последовал еще один удар, затем еще… сейчас везде камер понаставили, но при захвате никаких камер нет, и вот так отыгрываются, бьют не чтобы задержать — а чтобы подорвать здоровье, чтобы искалечить. Но Башлыков не отключился, ненависть бурлила в нем подобно зловонному вареву и не давала уйти… он должен был видеть все до конца. Потом — кто-то заорал — «хватит, отскочили!» — и его подхватили под руки и потащили в остановившийся рядом черный микроавтобус…

Башлыкова везти было недалеко — здание УФСБ было совсем рядом. Его протащили не в основное здание, тут рядом был музей и были свободные комнаты, где присутствие «нелегального арестованного» не будет заметно для возможных проверяющих. Никто не знал, что с ним делать… один из оперов позвонил своим знакомым в Ижевск, выяснил, что опер по имени Дмитрий Башлыков действительно существует и действительно куда-то пропал. Про то, что произошло в Ижевске — все знали и теперь — не знали, что делать.

Дело в том, что ФСБ, равно как и другие правоохранительные органы — в общем-то вещь в себе. Еще со времен Андропова, когда оперов наверстали будь здоров, намного больше, чем в стране было антисоветчиков и тем более шпионов — эта организация начала разлагаться, разлагаться от безделья. Если милиция разлагалась от жесточайшей палочной системы и идиотского тезиса о полной победе над преступностью — то КГБ, а потом ФСБ разлагалась от безделья. Все в системе понимали, что работы нет и большая часть сотрудников занимается откровенной ерундой — но никто не хотел поднимать этот вопрос, потому что тут же бы выяснилось, что ерундой занимается он сам. Вот от этого — пошли и выдуманные агенты и вербовки стукачей в университетской среде и «шпиёны» на заводах, которые выпускали болты и гайки. Потом — враги появились, настоящие враги — но липачам и бездельникам бороться с ними уже… как то не получалось. Проще было замести мусор под ковер и так там и оставить…

Постепенно между операми и разрабатываемым ими контингентом возникал некий странный симбиоз. Где-то его было меньше, где-то больше — но он был везде. Опера — особенно такие как в департаменте по борьбе с экстремизмом — начинали понимать, что только определенный уровень экстремизма позволяет оправдывать их существование, их работу, их зарплаты. Нет экстремизма — нет и департамента по борьбе с ним, есть экстремизм — есть и департамент. В свою очередь — и в националистической и в ваххабитской среде появились люди, которые отчетливо понимали всю выгодность работы осведомителем ФСБ. Если ты осведомитель ФСБ — то ты можешь творить все что угодно за исключением резонансного — и тебя не тронут. Твой куратор — привязан к тебе намертво, он зависит от тебя не меньше, чем ты от него, он вынужден покрывать тебя, потому что если ты совершишь что-то серьезное — то накажут за это его, как не контролирующего своего агента. В итоге — как и перед распадом СССР и националистическая и радикально — исламистская среда была буквально пронизана десятками, сотнями агентов — но при этом ничего не делалось для ее искоренения, что с одной стороны, что с другой. То, что власть больше преследовала русских националистов чем исламистов было ерундой… она преследовала только если не преследовать, делать вид что ничего не происходит было уже невозможно. В свою очередь — большая часть радикальных организаций радикальными были только на словах, даже исламисты — ограничивались горячими спорами о праведном и проклятьями в адрес власти на форумах.[30]

Но произошедшее в Ростове на Дону, Ижевске, происходящее в Москве — взорвало ситуацию сразу с двух сторон. Впервые за много лет — появились точки кристаллизации настоящего сопротивления и кристаллы — начали расти с пугающей скоростью, как бывает при кристаллизации в насыщенно растворе соли. С другой стороны — появился опер ФСБ, который знал эту кухню изнутри и который готов был пойти вразнос, спровоцировать на пару с подконтрольными ему русскими националистами обвал ситуации в Башкортостане, межнациональные столкновения и возможно — развитие чеченского сценария в этой давно расколотой и неспокойной республике. Вопрос был не в том что погибнут люди — а в том, что власть сейчас, после Ростова на Дону, после Ижевска — настроена рубить с плеча. И если начнется в Башкортостане — кадровые чистки будут лютыми. Даже не за то, что они упустили ситуацию. А потому, что власть должна доказать всем, и себе самой в первую очередь — что она все еще власть.

— Ты чего и кому пытаешься доказать?

Башкиры бросили в бой тяжелую артиллерию — вместо недалекого Онищенко Башлыкова допрашивал Улитин. Здесь он считался что-то вроде местной достопримечательности — пришел в органы в самом начале восьмидесятых, расследовал еще катастрофу под Уфой, когда из-за неисправности газопровода сгорели дотла два пассажирских состава. В отличие от скороспелых оперов последних лет, которые и писали то с орфографическими ошибками — Улитин был еще опером старой закваски, мог разговорить любого. Он вышел на пенсию два года назад, сейчас был в ветеранской организации, которая сидело тут же, в здании музея. Но его и сейчас звали в сложных случаях, когда бить было нельзя, и никто не знал, что делать.

— Ничего — просто ответил Башлыков

— Ты что же, фильмов насмотрелся?

— Почему? Нет.

Улитин тяжело вздохнул

— Ты передо мной несгибаемого борца не изображай, парень. Здесь не львовское гестапо. Ты что думаешь — работа сотрудника заключается в том, чтобы тараном переть? Морды бить, причем своим же? Так я тебе скажу, парень. Работа опера ФСБ немного в другом. Он должен контролировать ситуацию. Контролировать, понимаешь? А не провоцировать в расчете на то, что бабахнет посильнее. За этот «бабах» — тебе же голову снимут и правильно сделают. Ты знаешь, что творится? Телевизор смотришь? В Москве беспорядки, людей на улицах жгут. В Ростове стреляют на улицах. На Украину наши пошли, там сейчас война настоящая. Ты зачем на прочность то всех испытываешь? Не гни, парень — сломаешь.

— Я никого не пытаюсь сломать…

— Тогда говори. Что вы…

Взрыв гранаты здесь, за толстыми стенами и на третьем этаже был не особенно слышен. Он был слышен как хлопок, от которого дрогнули стекла. Это мог быть выхлоп машины… но еще один хлопок развеял все сомнения о том, что это могло быть…

Фейсы, до этого тершиеся в соседнем кабинете — тоже поняли, что это такое.

— Пошли! — крикнул Гумаров, начальник отдела по борьбе с политическим экстремизмом и терроризмом.

Они выскочили в коридор, побежали. К ним присоединялись другие люди, они бежали по коридорам, по лестнице, кто с оружием, кто без.

У проходной — людской водоворот, мат. Держащий автомат в высоко поднятой руке сержант из охраны. Кто-то пытается что-то сделать с дверью…

— Заклинило… мать!

— К пожарному!

Все толпой ломанулись туда. На улицу…

— Ложись!

Не полегли все — чудом. Какой-то шкет — черная ветровка — катнул осколочную прямо под ноги, она взорвалась с хлопком и вспышкой. Кто вырвался вперед — осколки принял в себя, в коридоре — давила толпа, не понимая, что произошло.

— Стойте! Стоять!

— Туда! Туда!

Кто-то из оперов выхватил Стечкин, выстрелил — и раз, и два. Выли сигнализации машин, кричали раненые.

— Твою мать!

— Скорую, давайте скорую!

Операм из «террористического» удалось вырваться из водоворота, они побежали к памятнику. Там — кто-то уже переворачивал застреленного